Автор runes 22:03. Рубрика Исторические комментарии
Социально-исторические координаты. Чтобы закончить проблему важности исследования реальной истории Руси как основы для объединительной политической идеи, сошлюсь еще на одну статью двух авторов: «Современная Россия переживает сейчас период складывания национальной целостности, в явном виде впервые поставив себе эту проблему после десятилетий коммунистического интернационализма. Неизбежной и безотлагательной задачей при этом становится осмысление складывающихся или уже функционирующих в реальном социуме мировоззренческих (а вместе с ними аксиологических, целевых, жизнесмысловых и других) структур и схем, управляющих субъектными позициями общества, различных социальных групп, индивидов.
Ведущие и зачастую определяющие позиции здесь принадлежат историческому сознанию. Его роль в формировании качественных и содержательных характеристик целостного сознания того или иного общественного формирования трудно переоценить. Выполняя функции социальной памяти, отражающей и рефлектирующей собственное существование общественного организма во времени, оно является атрибутивной предпосылкой самоидентификации любого общественного формирования (индивид, группа, социум, общество), задающей исходные координаты его жизнедеятельности. Не случайно периодически в том или ином обществе - частью осознанно, а частью неосознанно - разворачивается "борьба за историю", причем довольно жесткая, невзирая на поприще - будь то научно-теоретическая, политическая, идеологическая и любая другая арена. Методология исследования и выделения существенных признаков исторического пространства-времени, оказывающих значимое влияние на формирование или выбор позиций субъекта социального действия (локального социума или индивида), еще находится в стадии разработки. Это порождает много проблем, например, обусловливает затруднения в попытках выделить и качественно определить специфику и уникальность тех или иных целостных социокультурных (в том числе национально-ориентированных) образований» (ИВА).

Согласен с тем, что методология подобного исследования пока находится в стадии разработки. В частности, в данной работе как раз предприняты попытки создания подобной методологии исследования. Понятно, что это должна быть именно русская самобытная историография, которая была бы основана на новых исторических источниках. Поэтому есть смысл вначале поговорить о них.

Откуда есть пошла русская земля, знают многие. Изучали в школе. Учебники были написаны по результатам научных исследований, а те - по текстам русских летописей. Но любая историография основана на источниках - подлинных древних документах.

Источники. Говоря «Об источниках российской истории до XVII века», Н.М. Карамзин перечисляет: 1) летописи, 2) Степенная книга, 3) хронографы, или Всеобщая история по византийским летописям, 4) жития святых, 5) особенные дописания , 6) разряды (распределения воевод и полков), 7) родословная книга, письменные каталоги митрополитов и епископов, 9) послания святителей к князьям. Дальше - довольно любопытно: «10) древние монеты, медали, надписи, сказки, песни, пословицы. Источник скудный, однако ж не совсем бесполезный». 11) грамоты, 12) собрание так называемых Статейных списков или Посольских дел с 15-го века, «13) иностранные современные летописи: византийские, скандинавские, немецкие, венгерские, польские, вместе с известиями путешественников», 14 государственные бумаги иностранных архивов. (КАР, 1:28).

На первый взгляд, в этом перечне нет ничего необычного, и каждый профессиональный историк скажет, что именно так и представляет себе список источников. Я же занимаюсь эпиграфикой и смотрю на данный список совершенно иначе. Такого рода источники действительно могут представлять интерес для истории ГОСУДАРСТВА, но никак не для истории ЭТНОСА. Ибо тут ничего не говорится ни об истории языка, ни об истории искусства, ни даже об истории дохристианской религии. Напротив, тут имеется явный перекос в сторону христианского православия, как если бы гораздо более продолжительный по времени дохристианский период отсутствовал совсем.

С другой стороны, даже известные источники, например, летописи и карты, могут содержать новую, неизвестную информацию, извлекаемую новыми методами. Об этом я буду писать ниже.

Берестяные грамоты. Замечу, что ХХ век принес в науку историографию новые источники. Одним из них стали берестяные грамоты. Википедия пишет об этом так: «Существование берестяной письменности на Руси было известно и до обнаружения грамот археологами. В обители св. Сергия Радонежского «самые книги не на хартиях писаху, но на берестех» (Иосиф Волоцкий). По В. Л. Янину, в музеях и архивах сохранилось немало поздних документов, написанных на бересте (XVII-XIX веков; даже целые книги). Этнограф С. В. Максимов видел в середине XIX века берестяную книгу у старообрядцев на Мезени. На берегу Волги близ Саратова крестьяне, роя силосную яму, в 1930 году нашли берестяную золотоордынскую грамоту XIV века». Хотя все эти наблюдения существовали и до ХХ века, однако они не принимались во внимание ни историками, ни археологами, ни эпиграфистами. Заметили их, так сказать, постфактум, после находок в Новгороде, и убедились в том, что хотя они и были известны, но никакой ценности для историков не представляли.

«Местом, где впервые были обнаружены берестяные грамоты средневековой Руси, стал Великий Новгород. Новгородская археологическая экспедиция, работавшая с 1930-х годов под руководством А. В. Арциховского, неоднократно находила обрезанные листы берёзовой коры, а также писа́ла - заострённые металлические или костяные стержни, известные как инструмент для писания на воске (впрочем, до открытия берестяных грамот версия о том, что это именно писала, не была преобладающей, и их часто описывали как гвозди, шпильки для волос или «неизвестные предметы»). Уже тогда у Арциховского возникла гипотеза о возможности находки грамот, процарапанных на бересте. Однако Великая Отечественная война (во время которой Новгород был оккупирован немцами) прервала работы археологов, и они возобновились только в конце 1940-х годов».

Вместе с тем, несмотря на существовавшие предположения, само открытие первых берестяных грамот прошло не лучшим образом. Даже Википедия посвящает этому последнее предложение, где удивление проявляется в довольно глухой и двусмысленной форме. «26 июля 1951 года на Неревском раскопе была обнаружена берестяная грамота № 1: она содержала перечень феодальных повинностей («позёма» и «дара») в пользу некоего Фомы. Открытие показало, что, вопреки опасениям, при написании грамот почти никогда не использовались хрупкие чернила (найдено всего три таких грамоты из тысячи с лишним, в том числе большая московская грамота в 2007 г.); текст был просто процарапан на коре и прекрасно читался. (В честь этой находки 26 июля в Новгороде отмечается ежегодный праздник - «День берестяной грамоты»). Этот же археологический сезон принёс ещё 9 документов на бересте, опубликованных только в 1953 году (поначалу открытие берестяных грамот не получило адекватного освещения в прессе, возможно, из-за идеологического контроля за исторической наукой)».

Что означают слова «не получила адекватного освещения в прессе»? В советское время пресса не выступала в качестве самостоятельного игрока на идеологическом фронте, не представляла собой самостоятельной «четвертой власти». Пресса выражала мнение идеологического отдела ЦК КПСС в первую очередь. Казалось бы, открытие нового вида исторического источника явилось выдающимся вкладом в историческую науку. Впоследствии это так и было оценено. «Как важнейший исторический источник берестяные грамоты были оценены уже их первооткрывателем А. В. Арциховским. Основные монографические работы на эту тему принадлежат Л. В. Черепнину и В. Л. Янину. Берестяные грамоты являются одновременно вещественными (археологическими) и письменными источниками; место их нахождения - столь же важный для истории параметр, как и их содержание. Грамоты «дают имена» безмолвным находкам археологов: вместо безликой «усадьбы знатного новгородца» или «следов деревянного навеса» мы можем говорить об «усадьбе священника-художника Олисея Петровича по прозвищу Гречин» и о «следах навеса над помещением сместного суда князя и посадника». Одно и то же имя в грамотах, обнаруженных на соседних усадьбах, упоминания князей и других государственных деятелей, упоминания значительных денежных сумм, географических названий - всё это много говорит об истории строений, их владельцев, об их социальном статусе, об их связях с другими городами и областями».

Рис. 1. Берестяная грамота № 1

Казалось бы, следовало только радоваться таким находкам. Однако многие историки отмечают, что А.В. Арциховский, публикуя берестяные грамоты, сильно рисковал. Рисковал своей репутацией историка, рисковал даже своим служебным положением. Так в чём же дело?

В то время никакого вразумительного ответа на этот вопрос не прозвучало. Нет его и поныне, поскольку та опасность миновала, а в чём состояла угроза, сейчас уже ломать голову не хочется. Однако я могу дать ответ, поскольку открыл иные виды исторических источников и действительно испытал прессинг, и немалый. А ответ простой: новый вид исторических источников может представлять потенциальную угрозу для всей сложившейся историографии. Иными словами, он может не содействовать, а весьма сильно противоречить тем фактам и положениям, которые приняты в исторической науке в качестве окончательной истины. А это может проверить на прочность всю постройку, созданную историками в течение нескольких веков.

А.В. Арциховскому повезло в том смысле, что берестяные грамоты являли собой главным образом частную переписку с конкретикой - подсчетами податей, жалобами в суд, просьбами прислать необходимые вещи или купить нужные товары. Не было там ни философских рассуждений, ни политических комментариев, ни датировок важнейших исторических событий. Иными словами, в найденных подлинных древних документах не было иного толкования истории, так что угрозы для современной историографии они, как выяснилось, не представляли. Иначе их бы оставили в качестве некого маловажного исторического факта, который хотя и имел место, но не должен приниматься историками всерьёз.

Обнаружение нового вида славянского письма. Уже в XIX веке отдельные исследователи высказывали мнение о существовании нового вида славянской письменности. Так, академик Санкт-Петербурской АН Х.М. Френ опубликовал в 1836 году статью, в которой привел пример такого рода письменности в сочинении арабского путешественника Х века Ибн-Аби-Якуба эль Недима. В переводе с арабского там говорилось (ФРЕ):

Русские письмена

Некто, чьим словам я могу верить, рассказал мне, что один из царей горы Кабк (т.е. Кавказа) послал его к королю руссов, и он обратил внимание на пропуск, который содержал письмена, вырезанные на дереве. При этом он вытащил кусочек белого дерева, который передал мне. На нем были вырезаны знаки, которые, не знаю, представляли собой слова, или изолированные буквы. Вот их образец.

Рис. 2. Образец русского письма Х века

Этот любопытный факт Френ комментирует так: «То, что руссы обладали искусством изображать слова и мысли письменными знаками, видимыми глазом, было известно и прежде, и не подлежит ни малейшему сомнению. Уже договоры о мире, которые Олег подписал в 911 году с императором Львом VI и Александром, и Игорь в 945 году с Константином VII и Романом I, свидетельствую о том. Каждый из них был изготовлен в двух копиях, из которых одна подписывалась русской, а другая - греческой стороной. А в последнем случае речь идет о грамотах, которые должны были выдаваться русскими князьями купцам их нации, отправлявшимся в Константинополь. Благодаря указанному выше замечанию Ибн-Аби-Якуба мы теперь можем допустить, что в Х веке у руссов в употреблении был наряду со славянским еще и другой шрифт» (ВСЕ:315).

Вопрос стоял, таким образом, об употреблении древними руссами еще одного вида письма помимо известных кириллицы и глаголицы. Допустить существование у них самобытной русской письменности было невозможно, поэтому Френ предположил, что перед нами - образец малоизвестного синайского письма, недавно обнаруженного и еще не дешифрованного. Поэтому на рис. 2 Френ поясняет данный русский документ знаками синайского письма. Мы видим, что совпадения между оригиналом и моделью нет; к тому же могло оказаться так, что данные знаки имели такие значения, которые не образовывали произносимого текста.

Позже ряд исследователей еще в XIX веке находили образцы такого письма, например, археолог В.А. Городцов, однако мнение о том, что это самобытное славянское письмо не утвердилось в археологии даже к середине ХХ века. Чтобы не сомневаться в том, что данное письмо читается по-русски, я привожу пример моего чтения на рис. 3. Отмечаю, что здесь идёт речь о некой стране Русколани, о которой мы ровным счётом ничего не знаем из академической историографии. Только в «Славянской библиотеке» можно прочитать, например, такие строки: «Русколань - одно из крупных государственных образований славян в Приазовье, существовавшее 16 веков назад, чья история напрочь забыта благодаря немецкой профессуре, писавшей русскую историю для Петра I.. Государство Русколань располагалось за хребтами Предкавказья, на территории, которая позже вошла в состав Великой Будгарии Курбата: от Кубани и Терека плавно повышается к Передовому хребту пастбищная равнина, изрезанная широкими речными долинами и оврагами. Лес поднимается по ним почти до подножия Эльбруса. В долинах - десятки древних поселений, где не звенела лопата археолога. На берегу реки Этоко сохранилась могила легендарного князя Русколани Буса Белояра». Ясно, что если это государство историки забыли, то неспроста.

Рис. 3. Моё чтение надписи эль Недима

Теперь понятно, что обнаружение нового вида славянской письменности столь же опасно для историографии, как и обнаружение нового вида исторического источника. Однако для отнесения письменности к категории безопасной или, напротив, угрожающей, требуется наличие некоторого массива прочитанных источников, скажем, порядка двух десятков. А первые образцы нового вида письма (позже я назвал его руницей, а потом выяснилось, что такое название действительно было известно нашим предкам) открывались удивительно медленно, где-нибудь по штуке в полвека, так что требуемого массива до конца ХХ века не набралось. Зато ничто не мешало возникнуть и развиться критике этого направления. Первым высказался в 1871 году Котляревский, опубликовавший в Дерпте свое сочинение «Археологические стружки» на немецком языке в количестве всего 33 экземпляров. Там он полагал, что всякие неизвестные тексты на русских изделиях являются... «знаками собственности», то есть, нечитаемыми значками. В то время эта точка зрения не утвердилась в археологии. Однако неожиданно, в 1940 году ее подхватил и развил академик Рыбаков. В своей статье он решительно отметал наличие какой-либо новой письменности в документах русского Средневековья, сводя все неизвестные литеры именно к знакам собственности.

В.А. Чудинов