Основоположник русской расовой теории - Степан Васильевич Ешевский.

Вместе с предсказанной нами модой на расовую теорию в России естественным образом возник вопрос и о выборе духовных ориентиров на этом забытом идеологическом направлении. Потребность в вождях, чья точка зрения могла бы быть признана авторитетной в данном вопросе, также обозначилась со всей остротой в русской интеллектуальной элите, изрядно утомленной в XX столетии марксизмом-лининизмом, православным космизмом, рериховщиной и тому подобными суррогатами идеализма.

И если с поисками зарубежных расовых теоретиков не возникло никаких проблем благодаря нашим прекрасным академическим библиотекам, поскольку весь Олимп европейской расово-биологической мысли предстал во всем своем помпезном величии, то с именами наших соотечественников в данной области дела обстояли значительно хуже. Красная профессура за десятилетия интернационального мракобесия сделала свое черное дело, и весь духовный облик России до 1917 года подается теперь неизменно в дегенеративно-астеническом безобразии разложившихся чеховских персонажей.

Иностранные философы, историки и журналисты, интересующиеся данной темой, неоднократно задавали автору этих строк правомерный вопрос: «А есть ли у вас, русских, харизматическая фигура расового теоретика такого же ранга, как Жозеф Артюр де Гобино во Франции или Густав Фридрих Клемм в Германии?»

Чтобы ответить на этот, казалось бы, простой вопрос автору данного эссе потребовалось несколько лет кропотливого труда в библиотеках. Предмет оказался совершенно не исследованным современной академической наукой, но стоило отрешиться от штампов и установок советского бесформенного интернационализма, упорно замалчивавшего сам факт существования русской расовой теории, и перейти к исследованию темы на основе первоисточников и профильных периодических изданий, как картина стала проясняться. И сегодня с удовольствием и нескрываемой гордостью можно заявить, что у нас в России был свой основоположник расовой теории, так же как и его зарубежные коллеги творивший в середине XIX века, то есть задолго до возникновения ажиотажного интереса к этому направлению в начале XX века.

Степан Васильевич Ешевский родился 2-го февраля 1829 года (по старому стилю) в Костромской губернии в семье помещика. Проведя раннее детство в родовом поместье, в 1938 он поступил в костромскую гимназию, где во время всего обучения числился в лучших учениках, а в 1842 голу был переведен в гимназию в Нижний Новгород. Именно здесь у него наметился интерес к изучению истории, здесь им написаны и первые юношеские стихи. В 1846 году по окончании гимназического курса он во исполнение воли отца едет в Казань для поступления в университет и, с честью выдержав вступительный экзамен, становится студентом первого курса философского факультета. Курс всеобщей истории читал тогда профессор Петр Иванович Иванов (1794-1864), быстро обративший внимание на даровитого и усидчивого студента. Ешевский в свою очередь писал тогда другу: «Вообрази, что в одной его лекции было 260 имен собственных. Суди же, какова память».

Степан Васильевич преуспевал в немецком, французском, латыни, увлекся модными тогда славянскими теориями, а также археологией, только оформляющейся в самостоятельную науку. Именно тогда он начал собирать свою коллекцию древностей. Студенты полуазиатской Казани, сразу осознав аристократические устремления сокурсника, стали называть его не иначе как «скандинавоманом». Современник Ешевского известный впоследствии историк и публицист Александр Семенович Трачевский (1838 – 1906) писал в своих воспоминаниях: «В Казани, под говор инородцев, окруженный странными формами народного быта, Степан Васильевич горячо схватился за изучение судеб отечественного народа. Там он приобрел ту глубокую привязанность к русской истории, которая никогда не покидала его впоследствии и всегда вызывала в его душе сочувственное воспоминание».

В 1847 году Ешевский перевелся в Московский Государственный Университет. Курс истории тогда преподавали «властители умов» передовой молодежи профессора Тимофей Николаевич Грановский (1813-1855), Петр Николаевич Кудрявцев (1816-1858), Сергей Михайлович Соловьев (1820 – 1879) и Константин Дмитриевич Кавелин (1818 – 1885). Кроме того, именно Московский Университет той поры был средоточием духовной борьбы двух направлений: западнического и славянофильского. Ешевский не колеблясь примкнул к западникам. Уровень его эрудиции того периода можно оценить по курсовым работам: он писал исследования по истории средневековой Франции, о русских историках XVIII века, о раннехристианских летописях, о синтаксисе в «Одиссее» Гомера на латинском языке, о творчестве древнеримских поэтов, о системе правления в македонской монархии и т.д. На последних курсах он увлекся также этнографией, статистикой, начал серьезно заниматься нумизматикой. Профессор П. Н. Кудрявцев писал о молодом студенте Ешевском, что тот был «новым человеком».

В 1850 он с блеском закончил Московский Государственный Университет и получил место преподавателя истории в младших классах Московского Николаевского института. В это время начинается и его писательская деятельность, он часто выступает с историческими работами на страницах популярных в то время журналов «Отечественные записки» и «Атеней» (Тут имеется в виду второй русский «Атеней», выходивший под редакцией Евгения Фёдоровича Корша).

Преподавание отнимало у Ешевского много сил и времени, но он, буквально одержимый самосовершенствованием, продолжал пополнять багаж своих знаний, оттачивая стиль, а скромное жалование преподавателя, за исключением трат на самое необходимое, почти полностью расходовал на книги по истории и экспонаты этнографической коллекции.

И вот наконец осенью 1855 года Степан Васильевич Ешевский был выбран преподавателем в Казанский университет на кафедру истории. Исполнилась его давнишняя мечта, он начал читать курс Всеобщей истории, составленный по его собственной методике. Характер народов он выводил через их сравнение друг с другом, а также объясняя настоящее через анализ прошлого. Так, в частности, нюансы современного германо-романского мира он объяснял на основе социальной и психической специфики племен, населявших некогда Римскую империю. Эффект от его лекций был буквально ошарашивающим. Очевидец писал в своем дневнике: «По окончании лекции все мы были как будто ошеломлены. Мы не могли дать себе строго отчета, что это такое: чересчур ли хорошо, или же никуда не годно? Перед нами лилась увлекательная в высшей степени и вместе с тем простая, без всяких риторических прикрас и цветов красноречивая, живая и умная речь. Нас поражал этот прямой, ничем не подкупленный взгляд на вещи, как они есть. Интерес, возбужденный лекциями С. В. Ешевского, был громаден. Аудитории других профессоров стали пустеть; даже студенты медицинского факультета, никогда не появлявшиеся в так называемых общих аудиториях, стали тут своими людьми. Да и как возможно было не предпочесть чтению С. В. Ешевского чтение какого-нибудь другого профессора, когда мы от него почти впервые слышали голос истины!»

Курсу истории молодой преподаватель предпослал введение, в котором объяснял принципы своего анализа исторических явлений. Именно это-то введение сбивало всех с толку и ошарашивало своей новизной. В нем он высказывал мысль о несходстве русской истории с историей Западной Европы и о всемирно историческом значении русской истории, которое Ешевский видел в борьбе с Азией и в колонизации Востока белым человеком. Он упорно не признавал никакого мистического сверхъестественного значения в Греко-славянском мире, и полагал, что славянофилы пишут не историю, а «одни ненаучные панегирики и вечно розовый цвет». Его лекции о колонизации северо-востока России в 1866 году были перепечатаны в альманахе «Вестник Европы» и пользовались огромным успехом в литературных салонах. Во время пребывания в Казани Ешевский расширил свою коллекцию целым экзотическим собранием масонских книг и рукописей.

В 1857 году Ешевский женился на Ю. П. Вагнер – дочери казанского профессора, известного геолога, и позднее, осенью того же года, переехал в Москву, но только в начале 1858 года был назначен профессором всеобщей истории Московского Государственного Университета. В это время он начинает изучение древнеславянской мифологии и пишет свою известную работу «Очерки язычества и христианства». Затем анализирует жизнь языческого святого Аполлония Тианского, а также религиозные взгляды древнеримских поэтов.

В журнале «Атеней», том 1 за 1858 год, Степан Васильевич опубликовал примечательное исследование «О повреждении нравов в России». В нем он подверг детальной критике пятнадцатитомную историю России, написанную князем М. М. Щербатовым. По мнению Ешевского, после Петра Великого нужно было ввести шведскую систему парламентаризма, более нордическую и способную в большей степени облагородить нравы в России, очень часто поддающиеся азиатскому брожению. Так называемых «птенцов гнезда Петрова» во главе со светлейшим князем Меньшиковым он называл не иначе как «чернью» и «плебеями», сокрушившими вековые устои боярства. Вывод в работе таков: «Все беды России проистекают от недостатка аристократического начала, так часто оскорбляемого у нас».

Осенью 1859 года он направился за границу, объездив большую часть Германии, Италию, Швейцарию и Францию. При посещении старинных немецких университетов первоочередное внимание он уделял организации образования и дал ей очень высокую оценку.

В советской исторической критике русского «западника» XIX века традиционно преподносили как буржуазного либерала, буквально пресмыкающегося перед любыми проявлениями иностранной культуры и чаще всего неумело ее копирующего.

В журнале «Отечественные записки», том 130, № 5 – 6 за 1860 год. С. В. Ешевский опубликовал эссе «Письма из заграницы», которое является бесценным историческим свидетельством русского западника, тонко и взвешенно критикующего очевидные недостатки и упущения, так называемого, «западнизма». Русский ученый сочетал в себе европейскую образованность с русской глубиной, в чем и заключалась всегда сила русского западничества. Ешевский записался на лекции светил мировой исторической науки, предварительно ознакомившись в подлиннике с их сочинениями, желая как профессиональный лектор составить собственное представление об их педагогических дарованиях. Лекция всемирно известного историка Леопольда Ранке (1795 – 1886) произвела на него негативное впечатление. Ешевский оценивал немецких профессоров прежде всего с позиций физиогномики и психологии. Он писал: «В аудиторию вошел низенький господин, еще не очень старый, на котором все платье как-то лезет кверху, отвороты серого жилета поднялись из-за воротника сюртука, серые брюки лезут вверх по сапогу. Я очень удивился, когда этот господин взошел на кафедру и уселся там; я никак не воображал знаменитого историка в таком виде. Все его лекции прошли в беспрестанном кривлянии, поражающем весьма неприятно. Того и глядишь, что он опрокинется со стулом или вывихнет себе руку, до какой степени неестественны его размахивания руками».

Согласитесь, что ни о каком подобострастии перед всемирно известной научной величиной здесь и речи быть не может. О лекциях другого немецкого историка он писал: «Что сказал он на своей лекции? Это чрезвычайно трудно сказать: лекции рассыпаются в песок, где каждая песчинка сама по себе и из которого ничего нельзя слепить». По поводу следующего профессора он уточняет: «Лекция богата внутренним содержанием, но внешней отделки, изящества изложения нет. Дикция чрезвычайно неприятная, с переходом из одного тона в другой. Сам лектор очень стар, но еще довольно свеж». Еще об одном: «Он литературно мало известен, кроме того, природа его сильно обидела внешностью: низкого роста, горбатый, с весьма некрасивой наружностью. Трудно излагать предмет более пошлым, бесцветным, школьным образом».

Остался он недоволен и лекцией по древнеегипетской истории, потому что «лектор был при параде, но со шляпою на голове в музее». Кроме того, аристократические убеждения Ешевского были уязвлены тем фактом, что присутствовавшая публика не выказала должного, по его мнению, почтения принцессе в сопровождении лакеев и придворных дам, также явившейся на лекцию по древней истории. Самый живой и неподдельный интерес вызвали у Ешевского лекции Иоганна Густава Дройзена (1808 – 1884): «Самый блестящий из профессоров истории в Берлинском университете бесспорно Дройзен. На его курсе число слушателей так велико, что едва можно найти место даже для того, чтобы стоять. Курс очень хорош».

По этим замечаниям можно судить о критичности и объективности Ешевского, о глубине и разносторонности его знаний.

После этого он познакомился с известным этнографом и антропологом Густавом Фридрихом Клеммом (1802 – 1867). Эта встреча имела огромные последствия для обоих.

Здесь будет уместно вкратце изложить научную биографию Клемма, чтобы на фоне его мировоззрения лучше понять новации Ешевского.

Густав Фридрих Клемм родился 12 ноября 1802 года в г. Кемнице (Саксония) в семье акцизного чиновника. С самого раннего детства в нем проснулась страсть к коллекционированию, а книги сделались целью и смыслом всей жизни. Прослушав в Лейпциге курсы истории средневековья и истории культуры, он стал секретарем библиотеки в Дрездене. В 1836 вышел в свет составленный им «Справочник германских древностей», за что он был удостоен должности хранителя Королевской коллекции фарфора.

Обессмертил Клемм свое имя изданием многотомного труда под названием «Общая культурная история человечества» (1842 – 1852). В этой работе автор поставил перед собой цель выяснить закономерности взаимодействия между биологическим качеством человека и его культурой. Подобно тому, как люди делятся на два пола, все человечество, по его мнению, также делится на две части, активную и пассивную. Под активной он подразумевал вполне конкретный расовый субстрат – людей нордического типа, длинноголовых голубоглазых блондинов. Первые тома его работы содержали подробный этнографический справочник на расовой основе, что было абсолютным нововведением в исторической науке того времени. В 1855 году Клемм предпринял попытку осуществить следующий грандиозный проект. Он задумал пятитомную монографию под названием «Материальные основы человеческой культуры». Но свет увидел лишь первый том. Одновременно Клемм неустанно работал над составлением большой этнографической коллекции, экспонаты которой вместе с экспонатами Дрезденского исторического музея и должны были лечь в основу его нового исследования.

Именно тогда судьбе угодно было свести русского и немецкого философов и собирателей древностей, впервые осознавших, что история подчиняется не абстрактным законам развития, но зависит от расовых различий народов, ее творящих. Два интеллектуала – представители консервативных и политически близкородственных наций, управлявших в то время судьбами Европы, не взирая на разницу в возрасте, прониклись взаимной симпатией, основанной на доскональном знании истории и аристократическом мировоззрении. Этот творческий союз не только для России и Германии, но и для всего Белого мира, оказался крайне продуктивным. Ешевский писал тогда в своем эссе: «Клемм говорит, что много обязан Русским в разъяснении многих, не совсем ясных для него, вопросов германской древности, которые разрешились только путем сравнения». Русский историк сообщал также, что преподнес в дар Клемму несколько оригинальных этнографических экспонатов, о существовании которых последний не имел представления. В свою очередь наш ученый обогатил свой арсенал новейшими немецкими антропометрическими методиками определения расовых типов.

Таким образом, произошло взаимодополнение русской и немецкой расовых школ, возник синтез на основе немецкой технологичности и русской оригинальности. Клемм сделался русофилом, Ешевский – еще большим западником. Но оба при этом остались истовыми «нордоманами», ибо именно северный расовый тип был выделен основоположниками и русской, и немецкой школ, как культуросозидающий и, следовательно, биологически более ценный. Оба укрепились в своих научных прозрениях. Русский и немецкий ученые впервые присягнули на алтаре академической науки. Раса была провозглашена ими высшим критерием оценки всех исторических явлений. Клемм продемонстрировал коллекцию боевых топоров, клинков и кинжалов, а также изделия из бронзы и древнейшие каменные земледельческие орудия, изваяния африканских, индийских и мексиканских божеств.

Коллеги встречались несколько раз, после чего Ешевский уехал в Париж работать в библиотеках, о чем с упоением сообщал в письмах к своей жене.

Летом 1861 Степан Васильевич вернулся на родину полный надежд и идей, но жизнь, как всегда, самым неожиданным образом спутала все планы. Дело в том, что он никогда не отличался хорошим здоровьем, а бешеный темп работы в сочетании с поразительной широтой и многообразием интересовавших его проблем вконец истощили здоровье. Если в молодости привычка днем посещать лекции или преподавать, а ночи напролет посвящать самообразованию проходила безболезненно, то с возрастом это стало заметно подтачивать силы. Его друг и единомышленник А. С. Трачевский писал: «Степан Васильевич возвратился в 1861 году исполненный бодрости, жизни и сильной жажды работы, продолжения прерванных увлекавших его трудов. В это время начинается та особенно усиленная деятельность, которая переходила под конец жизни почти в лихорадочную и не давала ни минуты полного отдохновения».

Летом 1862 года Ешевский вновь отправился за границу, но зимою его постиг первый удар паралича, оправившись от которого он вновь принялся за работу, но силы были уже истощены. Не считаясь со своим здоровьем, он хлопотал в это время о приобретении фотокопий коллекции Клемма для Московского Университета. Ему предложили должность хранителя этнографического отделения в образовавшемся Московском музее. Кроме того, он активно сотрудничал тогда с Московским Археологическим обществом. Наконец Ешевский начинает свой самый грандиозный проект: принципиально новый курс по всеобщей истории на расовой основе. Вводной частью к нему и послужила отдельно изданная работа «О значении рас в мировой истории», а также последние исследования о древних германцах и об эпохе Великого переселения народов. В 1864 году он вновь ненадолго отправляется за границу, где готовит докторскую диссертацию на основе документов масонских организаций, но болезнь окончательно приковывает его к постели. 29 мая 1865 года Степана Васильевича Ешевского не стало*.

Из всех перечисленных работ именно курс истории на расовой основе носил абсолютно новаторский и революционный характер. Французский философ, историк, поэт и дипломат граф Жозеф Артюр де Гобино (1816 – 1882) в 1853 – 1855 годах написал свою фундаментальную работу «Опыт о неравенстве человеческих рас», но она осталась совершенно незамеченной европейской публикой. Его имя переоткрыли в Германии, когда историк Людвиг Шеман (1852 – 1938) в 1891 году основал «Общество Гобино». Клемму в этом смысле повезло больше, так как благодаря устойчивым русско-немецким связям известность о нем с подачи Ешевского быстро распространилась в академических кругах и даже в высшем свете. Так, покровитель наук и изящных искусств Великий Князь Константин Николаевич неоднократно посылал предложения «скромному библиотекарю» выгодно продать в Россию свою богатейшую коллекцию. Но Клемм, как истинный патриот Германии, вежливо отказывал на эти лестные высочайшие предложения, поступавшие притом неоднократно. Тогда Великий князь, осознав стойкость моральных принципов немецкого ученого, преподнес ему щедрый дар – большую коллекцию уникальных экспонатов из России.

Клемм перед смертью почти совсем ослеп и 25 августа 1867 года скончался, но его работу продолжил сын. Вскоре коллекция была приобретена администрацией города Лейпцига и составила основу Музея антропологии и этнографии. С ростом интереса к расовой теории в начале XX века имя Густава Фридриха Клемма было канонизировано вместе с именем Жозефа Артюра де Гобино, как основоположников этого направления. А о русском гении, как обычно, забыли, несмотря на то, что он шел своим, совершенно отличным от его коллег, путем и даже во многом содействовал немецкому ученому в объяснении расового происхождении населения его родины.

Работа Степана Васильевича Ешевского «О значении рас в истории» с точки зрения современной науки может считаться первым отечественным каноническим произведением по расовой теории.

В изящной философской преамбуле автор рассматривает необходимость системного анализа истории, ибо каждый правящий режим в ту или иную эпоху в отдельно взятых странах стремился, по мысли Ешевского, переписать историю заново, чтобы через приватизацию прошлого скорректировать вектор своих идеологических притязаний на будущее. Он приводит несколько комичных, но вместе с тем и характерных, примеров подобного рода. Автор как бы настраивает читателя на постижение истории. Центральный вопрос такого специфического притяжения познающего к объекту познания и есть вопрос всей истории как науки. «Это вопрос естественноисторический, антропологический; но прежде и важнее всего вопрос исторический – вопрос о человеческих породах, о расах», – писал русский расовый теоретик.

Таким образом, Ешевский по существу первым обосновал базовое положение философии истории на расовой основе, что подобное постигается только подобным. Объективным история некоего народа может быть оценена только человеком со сходной расово-биологической конституцией. В жилах исследуемого народа должна течь та же или близкая кровь, что и в жилах историка, о нем пишущего. Но это не вульгарная биологизация, а своего рода метафизика естествознания, ибо Ешевский указывал даже на возможность «связи между историей болезней и историей политического и нравственного развития народов».

Исследуя далее школу расологов-полигенистов Мортона, Нотта, Глиддона, Агассиса, отрицавших видовое единство человеческого рода, он одобрительно пишет: «В Северной Америке во имя науки возможна необходимость делить род человеческий на породы, способные и неспособные к высшему развитию и цивилизации, на породы, призванные к жизни, и породы, обреченные на медленное, естественное вымирание, но была еще возможность существу высшей породы, царю если не всей природы, но, по крайней мере, животного царства, представителю белой расы, способной к бесконечному совершенствованию, с полным спокойствием совести употреблять, как машину, как рабочую силу, негра, в котором, по счастью, еще сохранилось посредствующее звено между собственно человеком и высшею породой обезьяны. Там была возможность, уничтожая глубокий рубеж между человеком вообще и животным, провести зато еще резче границу между человеком высшей расы и человеком низшей организации – существом еще переходным от мира собственно животного к миру, несомненно, человеческому в высшем его значении».

Вдумайтесь, уважаемый читатель, ведь эти речи звучали в полный голос из уст профессора с кафедры истории Московского Государственного Университета еще в середине XIX века. И студенты, как завороженные слушавшие его, как мы помним, указывали, что устами Ешевского вещала сама истина, так силен был психологический эффект этих новаторских речей. Далее он углубляется в вопросы сравнительного языкознания, историю права, мифологию, исследует орудия первобытной материальной культуры, привлекает, как обычно, огромное количество авторитетнейших свидетельств зарубежных авторов и делает следующий красноречивый вывод: «Разнообразные и разносторонние исследования показали, что человечество распадается на отдельные группы, отличающиеся одна от другой не одними внешними признаками, которые, разумеется, прежде всего и даже издавна бросались в глаза каждому, но и некоторыми особенностями в своей нравственной, духовной природе, особенностями характера, склада ума».

Далее ученый подробно излагает современные ему расовые классификации Блюменбаха, Причарда, Вирея по группам различных признаков, отмечая при этом, как образованный историк, что «мы не только замечаем более или менее резкое, бросающееся в глаза отличие физического типа у различных племен. Что племенной тип и племенной характер, каким бы путем они ни сложились, ни образовались, хранятся с замечательною упорностью – в этом нет ни малейшего сомнения, и история дает на это точно такой же утвердительный ответ, как и естествознание. Не говоря уже о таких резких противоположностях, какие представляют между собой негр и европеец, житель Китая и краснокожий туземец Северной Америки, финн и малаец, различие племенных типов довольно резко бросается в глаза даже между племенами, принадлежащими к одной группе, близкими одно к другому и по своей натуре и по местности».

Следуя этой логике и используя доказательную базу крупнейших расологов-полигенистов Агассиса и Мортона, Ешевский приходит к бескомпромиссному выводу о том, что расовые типы тождественны неизменным биологическим видам, возникшим в различных очагах расообразования. «Чем ближе знакомится исследователь с различными племенами и чем более увеличивается количество этнологического материала, тем дробнее становится деление, и он доходит в своих выводах до предположения самостоятельного возникновения каждого племени, до предположения о сотворении рода человеческого по племенам».

Различные человеческие расы – это различные биологические виды людей, возникшие независимо друг от друга в различных частях света в разное время и прошедшие самостоятельные пути эволюции. Некое единое человечество – миф, вымысел, политическая абстракция.

«С особенной настойчивостью указывают поэтому полигенисты на неизменяемость племенного типа от влияния внешней природы. Изменение одних условий среды не переработает негра в человека белой расы и, наоборот, не сделает из европейца негра. Нужно ли указывать на еврейское племя, которое везде и всегда является со своими отличительными особенностями, не измененными тысячелетним его пребыванием среди чуждых ему народов, среди чуждого климата и под влиянием самых разнообразных условий внешней природы, под гнетом самых жестоких и неумолимых преследований. В евреях, встречающихся на лондонских улицах, с первого взгляда можно признать прямых потомков тех людей, изображение которых Вы только что рассматривали на гробнице египетского фараона, находящегося в Британском музее».

Далее Ешевский на основе богатого этнографического материала приходит к выводу о меньшей культурной, а следовательно и расово-биологической ценности метисов. «Соединения лиц, принадлежащих к различным породам, отличаются сравнительно меньшей плодовитостью, чем браки между лицами одного племени. Так и решают полигенисты, признавая каждую человеческую породу за местный продукт, за неизменный, постоянный вид, и отказывая помесям в живучести. К этому, следовательно, сводится весь вопрос».

Вывод в работе столь же однозначен и не позволяет усомниться в принципиальности позиции автора: Ешевский смотрит на историю сквозь призму расовой теории. «Перед глазами историка выяснилось разнообразие племенных типов с их характеристическими особенностями, с их устойчивостью и стремлением сохранить в главных чертах свою основную физиономию. Многое в событиях человеческой истории объяснилось и объясняется особенностями народного типа, делающими тот или другой народ способным или неспособным в известное время осуществить известную задачу. Бесчисленное разнообразие племенных особенностей не должно скрывать от сознания высших представителей человечества внутреннего единства, царящего над этим разнообразием, придающего ему смысл и значение, и дело народов высшей цивилизации – быть руководителями племен, находящихся еще на низшей степени развития, на пути к той общей всем им цели, к которой идет человечество в его всемирноисторическом развитии».

Таким образом, резюмируя все основные положения Ешевского, можно сказать, что расовая теория в его понимании сводилась к следующему:

1. Основной движущей силой истории является борьба народов, имеющих наследственные расовые различия.

2. В связи с этим возникает естественное неравенство народов, которое и запечатлено в их культурной и социально-политической истории.

3. Расовые типы устойчивы и не подвержены влиянию внешней среды.

4. Основные человеческие расы возникли в разное время и в разных местах независимо друг от друга.

5. Представители нордической расы имеют высшую расово-биологическую ценность с точки зрения их вклада в мировую цивилизацию.

6. Расово смешанные метисы, напротив, по совокупности биологических, а следовательно и социокультурных, характеристик обладают меньшей ценностью.

7. Во имя интересов гуманизма, справедливости и социальной стабильности представители «высших» рас должны руководить представителями «низших» рас.

Самое же главное заключается в том, что данная идеологическая линия являлась в середине XIX века официальной и узаконенной в русской академической среде и распространялась с кафедр таких престижных учебных заведений, как Московский Государственный Университет. А. С. Трачевский так выделял самое ценное в новаторской философии Степана Васильевича: «Его никогда не могло удовлетворить значение одной внешней оболочки исторической жизни человечества. Он был глубоко убежден, что дело далеко не в одних учреждениях и формах быта, а, прежде всего, в самих людях; за ними он всегда и следил ревностно».

Таким образом, становится совершенно очевидным, что социально-политическая философия истории разбирает лишь следствия, в то время как расовая историософия стремится в каждом историческом явлении усмотреть причину, его породившую, то есть расовый фактор. И Степан Васильевич Ешевский был первым не только в России, но и во всем мире, кто применил подобный метод для оценки исторических явлений во всей его научной чистоте и богатстве доказательной базы. Преждевременная кончина не дала ему возможность развить свое учение, но даже этой вводной работы к курсу лекций «О значении рас в истории» вполне достаточно, чтобы отдать ему пальму первенства в деле создания философии истории на расовой основе. В свою очередь мы, возрожденный культурно-просветительский журнал «Атеней», видим свою священную миссию в том, чтобы вернуть из забвения имя и идеи русского гения – Степана Васильевича Ешевского.

https://forum.dpni.org/forum/showthread.php?t=7255

===================================================================

Источник -http://patrio.org.ru/index.php?showtopic=3220&pid=14991&st=0&#entry14991